«Бояре низвергают царя». Возможен ли такой сценарий для России?

Можно ли надеяться на перемены во внутренней политике России? Кажется, причины пессимизма преобладают. Ни российская демократическая оппозиция, ни возможное давление улицы, ни вероятный результат активизации элит не дают совершенно очевидных причин ожидать чего-либо подобного. Но «ожидаемое» – это не то, что происходит: «черные лебеди» всегда возможны в византийском мире кремлевской политики.

В первых двух частях (первая – здесь, вторая – здесь) нашего анализа энергетической политики ЕС мы рассмотрели успешные информационно-психологические операции Владимира Путина в сфере изменения климата и энергетической политики, а также преимущества для российских компаний, российской политической системы и российского правителя, которые они все вместе и каждый отдельно получают в конкуренции с Западом.

Что происходит дома у Путина?

Но теперь следует перейти к важному вопросу – внутриполитической динамике России. Может ли Путин как-то быть ограничен или даже ощущать угрозу от нее в краткосрочной или даже долгосрочной перспективе? И может ли Запад извлечь из этого какую-то выгоду или даже определенные рычаги влияния?

Надо немного испортить неожиданность, заранее сообщив: ответ на все эти вопросы есть «в общем – нет». Но тема заслуживает дополнительного анализа. Хотя бы потому, что в этом широком выводе достаточно оговорок, которые могут обеспечить если не неожиданный конец, то по крайней мере незначительный поворот в хвосте.

В настоящее время существуют три основных измерения внутриполитических процессов, которые могут привести к ограничениям или угрозам (по крайней мере, теоретически) правлению Путина.

Первый – это оппозиция в пределах более или менее демократического процесса или, по крайней мере, со стороны политиков, ориентированных на такой процесс. Его можно обозначить как «демократическая оппозиция».

Второй является более элементарным: масштабное народное недовольство, выходящее за узкодемократические рамки выборов и парламентской политики. Оно может включать или не включать насилие или же ему можно противодействовать насилию. Также оно, как правило, будет включать, по крайней мере, массовые протесты или забастовки. Назовем это «давлением улицы».

Третье измерение возникает в правящей элите – той, которая уже находится на вершине и хорошо себя чувствует в системе Путина. Конкретные поводы могут быть разными: личное или институциональное соперничество; политическая борьба за правопреемство; противодействие (реактивное или превентивное) очистке или потере привилегий; утрата уверенности со стороны элиты в способности лидера контролировать ситуацию; появление настоящего (даже условного) реформатора, убежденного, что для спасения «системы», Путина нужно устранить; или сочетание некоторых, или всех вышеперечисленных факторов. Назовем эту довольно разнородную категорию «политика элит» или «бояре низвергают царя».

Очевидно, что возможно сочетание двух или всех трех измерений. На самом деле, для того чтобы изменения получили любой шанс на реализацию, нужно чтобы была, собственно, такая смесь. Например, ни один новый Горбачев не смог бы добиться значительного прогресса без мобилизации поддержки вне элит. Демократическая оппозиция до определенного предела была бы чрезвычайно неэффективна без демоса. И так дальше. Более того, внутренним силам могут помочь либо оказать стимул, либо и подавить внешние силы.

Однако мы забегаем вперед. Сейчас просто используем три вышеупомянутых категории как удобные заголовки для обсуждения возможностей.

Демократическая оппозиция

Честно говоря, возлагать свои надежды на «демократическую оппозицию» нет оснований. Не потому, что ее нет, или потому, что ее членам не хватает храбрости, решительности или изобретательности. Нет, этому, по крайней мере, три другие причины.

Российский политический самовар. Путин установил на него надежный предохранительный клапан

Во-первых, «демократическая оппозиция» достаточно невелика и не имеет реальной общественной базы ни в вопросе рядовой активности, ни в вопросе широкой поддержки демократических практик, норм и методов.

Во-вторых, Путин владеет как репрессивными ресурсами, так и методами борьбы с оппозицией, которые, кроме того, были усовершенствованы за два десятилетия его пребывания у власти. И они работают достаточно хорошо.

У него есть наблюдение и сильная полиция. У него есть послушные СМИ и способность делать вещи более неприятными, неудобными и откровенно опасными для журналистов, которые его не устраивают. У него есть суды, которые могут устроить любые судебные фарсы, которые ему нужны. К примеру, чтобы держать лидера оппозиции Алексея Навального в тюрьме и изолировать его от любых СМИ. Благодаря возможности нейтрализовать неудобных кандидатов и запрещать партии и политиков, которые не вписываются в его модель управления, а также ограничивать их деятельность до такой степени, что она становится неэффективной, Путин может без проблем управлять любым избирательным процессом.

И не менее важно – он может арестовывать оппозиционных деятелей или преследовать их до такой степени, что человеческой реакцией на это становится отказ от бесплодной борьбы и бессмысленных страданий и использование возможности (свободно и доступно) эмигрировать. Многие уже так поступили. Это важный предохранительный клапан для российского политического самовара.

В-третьих, поддержка Западом демократической оппозиции, если она будет достаточно решительной, мускулистой и целеустремленной, могла бы изменить ситуацию. Но поведение Запада пока больше вводит в заблуждение, чем помогает.

Отреагировали ли западные лидеры, например, на фальсификации выборов? Вовсе нет. Попробуйте, например, найти последовательную политику западного правительства по справедливости и свободе парламентских выборов в России!

Какова была реакция западных лидеров на дело Навального? Более чем скромной. Но если Запад, кажется, не способен держать судьбу известнейшего российского оппозиционера на повестке дня двусторонних и многосторонних переговоров, каковы шансы у других, менее заметных? Можно ли их обвинять, если они приходят к выводу, что Запад – это место, которое существует только для того, чтобы быть убежищем для эмиграции?

Лишь время от времени разные институты ЕС приглашают лидеров российской оппозиции, предоставляя им платформу для жалоб на свою страну. Но не следует себя обманывать. Это свидетельство ничего другого, как комплекса вины, потребности в ритуальном доказательстве принадлежности к классической западной демократии и верности ценностям прав и свобод человека. После того, как жест сделан, на практике же не происходит ничего. А Меркели, Трампы и Макроны могут вернуться к своим повседневным делам, к business-as-usual, в то время как россияне рискуют своей жизнью.

Итог: оппозиция в России раздроблена и контролируема, она вынуждена работать в демократии, которая является фасадной и условной, а в международном плане – российские оппозиционеры, в основном, оставлены на произвол судьбы. Поэтому российская оппозиция в самой России неэффективна.

Давление улицы?

военные и службы безопасности могут напугать Европу/Фото: kommersant.ru" width="968" height="544" itemprop="image" class="zoomik_img" /> Россияне счастливы, если их военные и службы безопасности могут напугать Европу/Фото: kommersant.ru

Выше отмечено: российское общество и власть не имеют большой приверженности демократическим ценностям, формам и практикам. А откуда они могут взять их?

В российской истории очень мало демократического опыта: кроме хрупкого парламентаризма позднего царского периода, короткого периода демократии в 1917 году и активности в поздний горбачевский период – ни один из которых не близок к тому, чтобы быть действенной демократией – есть только катастрофическая псевдодемократия 1990-х, которую сегодня вряд ли можно назвать вдохновляющим примером. А существовала автократия разных типов, которая прерывалась периодами переходной (и узкой) олигархии. На самом деле было мало возможностей или причин для того, чтобы демократия имела развитие, пустила корни и стала привычной или заслуживающей доверия.

В то же время российские автократы предлагали популярную и приемлемую альтернативу. Они подчеркивали роль сильного правителя и важность национальной силы во враждебном мире. Культ Великой Отечественной войны, который через 80 лет после катастрофического начала этого конфликта постоянно поддерживается очередным «сильным правителем», свидетельствует о том, что мантра до сих пор действует.

Как и для многих предыдущих российских режимов, центральной формулой Путина является национальная гордость. Таким образом, правители компенсируют населению отсутствие должного уровня жизни. Рядового россиянина с детства учили смотреть на карту, читать (отредактированные) учебники по истории и чувствовать гордость. Россияне счастливы, если их военные и службы безопасности могут напугать Европу и заслужить уважение регулярными демонстрациями российского могущества – парадами, военными учениями, тайными специальными или кибероперациями, опережающей внешней политикой и, время от времени, военными приключениями. И, конечно, для повышения гордости и уверенности в себе большое значение имеют СМИ и официальные информационные кампании. С течением времени они становятся все более центральными в арсенале Кремля. Чем ограниченнее становятся реальные доказательства благополучия, тем острее становится потребность в «виртуальных».

Несмотря на это, по крайней мере, в двух аспектах Путин не чувствует себя полностью неуязвимым к давлению улицы.

Во-первых, реальная серьезная внешнеполитическая или военная неудача может ослабить его основной источник легитимности – особенно если она настолько серьезна, что ее нельзя убедительно «раскрутить» в СМИ, как успех.

Во-вторых, существуют объективные границы, к которым представление о могуществе России, навязанное российским гражданам пропагандой, могут компенсировать, по крайней мере, на психологическом уровне, хронически низкий уровень жизни. Резкое и внезапное падение уровня жизни может привести к опасному недовольству, которое невозможно будет умерить апатией, пропагандой и репрессиями. Но эта гипотеза не приобретет реальные размеры, по крайней мере до тех пор, пока Путин имеет высокие цены на энергоносители, а климатическая политика для Европы имеет более высокий приоритет, чем военно-политическая и безопасная. Российского лидера нельзя обвинять в том, что он умело воспользовался ситуацией, пока Запад погряз в политической нерешительности, западная энергетическая политика ограничивает собственную разведку и добычу, тем самым продолжая «простреливать себе ногу», а Европа безрассудно и наивно укрепляет свою зависимость от российских.

И последнее. Ошибочна надежда на то, что демократия или даже возможность организации элементарного бунта возникнут из народных масс. Так же бесполезно надеяться, что ситуация изменится вместе с ростом веса российского среднего класса, нового поколения политиков или «интеллигенции», которые приведут к переменам.

Для молодежи модель Путина проста: интегрировать в свою систему патронажа, контроля и лояльности тех, кто будет сотрудничать и заставить эмигрировать тех, кто этого не захочет делать. Это, непременно, актуально для Москвы и Санкт-Петербурга. Но для остальной страны это актуально еще больше. Подавляющее большинство молодых людей – кто-либо за пределами Москвы и Санкт-Петербурга – не является и не будет вызовом для Кремля, за исключением очень конкретных, но маловероятных обстоятельств.

Что касается среднего класса, то кремлевская «интеграция» работает и там, хотя не очевидно, насколько сильным или независимым может быть средний класс в экономике, где доминируют крупные энергетические корпорации и производство и экспорт оружия.

И, наконец-то, «интеллигенция», которая является переоцененной силой в российской истории и российском настоящем. Представители широкой «профессиональной» интеллигенции – люди с высшим образованием, например инженеры, преподаватели, врачи, бюрократы, медиа-работники и даже программисты в основном слишком тесно кооптированы и связаны с системой Путина, ее репрессивным аппаратом и контролируемыми им секторами, чтобы действовать независимо и создавать серьезные проблемы. Даже компьютерные «ботаны», являющиеся в других условиях резервуаром потенциальной анархии и бунта, вынуждены работать на российские власти как хакеры или тролли.

«Интеллектуалы» – интеллигенция в более узком смысле этого слова – в большинстве своем скомпрометирована. Даже спорно, насколько понятие «диссидент» еще актуально. Диссиденты, которые даже если предположить, что они существуют сегодня, не представляют большой угрозы. Сегодня они не являются ни примером для подражания, ни угрозой. На самом деле, у Путина нет серьезных проблем с интеллектуалами, которые жалуются на ограничение свободы и демократии: они не причиняют вреда и не представляют прямого вызова его власти.

Навальный – это другое дело: он бросил прямой вызов Путину, предложив русским смену власти и морально-политическую альтернативу, разоблачая ложь в главном инструменте фасадной демократии – выборах. Однако Путин нашел эффективный способ разобраться с ним.

«Политика элит»

Может ли Путин быть устранен восстанием части элиты, которую он сам питал в течение последних двух десятилетий? Ответ: это невозможно, но может произойти, по крайней мере, в краткосрочной и среднесрочной перспективе – при очень специфических обстоятельствах. Таких, как война с Украиной. Она может оказать эффект Афганистана, который привел к шоку и распаду Советского Союза, парализовав кремлевские репрессивные механизмы и пропаганду. Однако по разным причинам это пока маловероятно.

С экономической точки зрения, есть основания полагать, что Россия вступила в эпоху стагнации (на самом деле вошла в нее несколько лет назад). Хотя проблемы в экономике «маскируются» высокими ценами на нефть и газ, уже много лет не было существенных реформ или структурных изменений. На сегодня экономика на самом деле больше зависит от углеводородов, чем раньше. Даже в политическом плане наблюдается своего рода стагнация. Но это более активная форма стагнации, не напоминающая застой, болезнь и гериатрическую власть последних лет правления Леонида Брежнева. Путин бодр и в форме имеет энергию для ведения дерзкой внешней политики и проводит регулярные перестановки среди своего окружения и фаворитов. Он также не против мягких (иногда показанных по ТВ) миничисток. И нет оснований считать, что у него нет средств, чтобы сделать эти чистки менее мягкими (и менее минимальными), если будет необходимо. Короче говоря, Путин не потерял хватку, и он все еще является тем, кто определяет, что и как происходит в России.

Говоря языком 16-17 веков, царь Владимир должен всегда быть готов к восстанию «бояр» – новых «дворян» или важных лиц своего царства. Но это «бояре» особенного типа – они его творение. Они не являются независимыми собственниками и генеральными директорами, а политическими назначенцами. И они прекрасно знают: в любое время и в кратчайшие сроки их могут лишить состояния, работы, статуса и привилегий. У них нет независимых властных баз, Россия не раздроблена. Вместо этого всех своих «бояр» назначает и увольняет Кремль.

Например, кажется, что грозный руководитель «Роснефти» Игорь Сечин, наконец-то реализует свою давнюю амбицию получить право экспортировать часть газа по трубопроводам и нарушить тем самым монополию «Газпрома». Это может быть интересное развитие событий, за которым следует наблюдать, особенно если другие компании и «бояре» получат подобную привилегию. Можно предположить, что это будет многообещающее начало, которое через несколько лет создаст условия для новой модели экономического плюрализма. Но никто всерьез не думает, что эти движения являются ни чем иным, как средством проверки способов обхода ограничений для использования на полную мощность «Северного потока-2», наложенных третьим энергетическим пакетом ЕС. Еще маловероятнее то, что Путин, являющийся настоящим боссом «Газпрома», предоставит «Роснефти» (не говоря уже о «Лукойле») прямой доступ к торговле природным газом в ЕС, а тем более к потребителям ЕС. Какие бы права ни предоставлялись руководителям других нефтегазовых компаний России, это не сделает их менее послушными или лояльными Кремлю; не говоря уже о том, что «Газпром» не потеряет роль главного игрока.

Конечно, вопрос наследника неизбежен и он может быть достаточно сложным. Похоже, главная цель Путина – иметь подобного себе и избранного им лично преемника. Как и любой сильный лидер, Путин не будет растягивать во времени подготовку наследника престола, который может в какой-то момент проявить нетерпение и сместить его. Отсюда – постоянные перетасовки на верхах и тенденция к разжиганию интриг и соперничеству в его окружении. Отсюда и велика вероятность того, что когда он примет решение, что наступило время, он выберет кого-то младшего, без должного опыта, сделав его заместителем до передачи власти и тем самым сохранив свое влияние, чтобы защитить его от высокопоставленных политиков. Конечно, нет никакой гарантии, что процесс пройдет гладко и не уйдет не в ту сторону. В случае внезапной потери трудоспособности, физической или психической силы Путина, особенно если он будет откладывать передачу власти на неопределенный срок, передача эстафетной палочки может выйти за пределы плана и темпа. Но вряд ли это произойдет в ближайшие несколько лет. В то же время Путин будет продолжать поддерживать статус-кво и власть под контролем, используя свои нынешние методы, при этом не чувствуя угрозы со стороны мощных соперников и не имея необходимости искать преемника.

Конечно, если в Россию не прилетит «черный лебедь». Но это уже другая тема для следующей серии статей.

Илиан Василев, посол Болгарии в России (2000-2006 годов)

Игорь Федик, для «Главкома»

Оригинал статьи читайте здесь: Analyses & Alternatives