Сто лет назад Россия уже проводила мобилизацию

Частичная мобилизация в России по опыту русско-японской войны 1904-1905 годов – воспоминания мобилизованного:

«Впервые за все время существования русской регулярной армии она испытала такое полное поражение, наглядно показавшее все несовершенство русских мобилизационных планов, методов развертывания запасных частей и неподготовленность высшего командного состава.

В 1905-м году, кроме 800.000 мобилизованных запасных, в распоряжении правительства было более миллиона кадрового войска. Особенно крепкой и надежной силой являлись вся оставшаяся на месте гвардия и регулярная кавалерия. Опираясь на эту силу, правительство сохранило власть.

В истории – все повторяется. Поэтому революция 1917 года не может быть названа неожиданной. Точно также можно было предвидеть и предотвратить разложение русской армии, которое было вызвано совсем не «демократическими мероприятиями» временного правительства. Ведь в 1905-м году не было ни демократического правительства, ни штатских военных министров, однако отсутствие этих факторов не помешало разложению манджурской армии.

Наша военная бюрократия противопоставила современной технике лишь «пушечное мясо», стараясь восполнить пробелы в снарядах, орудиях и аэропланах возможно большим числом мобилизованных. В результате – уже на второй год войны 80 процентов кадровых офицеров и солдат навсегда выбыли из строя, и армия превратилась в недисциплинированную вооруженную толпу...

...Гогин, перечисляя ошибки высшего командования, предсказывал ожидающий нас в Манджурии полный разгром. Сахаров, горячась и размахивая руками, возражал и доказывал, что наши солдаты горят желанием отомстить врагу, поэтому не может быть и речи об окончательном поражении. Наши неудачи он объяснял исключительно неравенством сил и выражал уверенность в разгроме японцев, как только на театр военных действий прибудут вновь мобилизованные корпуса.

– Полно вам, прапорщик, поражать перстом супостатов, – говорил доктор: дело совсем не в том, что у японцев на две – три дивизии больше, чем у нас, а в том, что, во-первых, каждый японец знает, за что он воюет, во-вторых, с радостью идет в бой и, в-третьих, верит в своих начальников. А полюбуйтесь-ка на наших «курлябчиков» (так называл фельдфебель Оцепа призванных из запаса польских крестьян), которые, по-вашему, горят желанием сразиться с супостатом. Да ведь они волками воют в теплушках и проклинают совсем не японского Микадо, а скорее нас с вами.

– Что с вами спорить, перебивал его Сахаров: вы – нигилист и радуетесь каждому поражению России. Я и говорить с вами больше не хочу.

Но доктор был прав. Отбывая дневальства в теплушках моего взвода, я наблюдал за настроением наших солдат и видел, как они «рвались в бой». Три четверти из них были крестьянами Седдецкой, Ломжинской и Люблинской губерний и плохо говорили по-русски. Будучи отцами семейств (некоторые имели даже женатых сыновей), они тосковали по оставленным хозяйствам и целыми днями мрачно молчали, покуривая трубки и греясь у печки. Ни смеха, ни песен никогда не доносилось из их теплушек. Но «курлябчики» оказались, однако, более дисциплинированными, чем наши кадровые солдаты.

Последние, люди молодые и в большинстве неженатые, ехали на войну с легким сердцем, все время горланили песни, играли на гармониях, шутили и смеялись, но одновременно – жестоко пьянствовали и почти на каждой большой станции устраивали дебоши. Ежедневно на тех разъездах, на которых наш эшелон простаивал по несколько часов, пропуская вперед пассажирские поезда, фельдфебель Иван Иванович Оцепа выстраивал перед окнами офицерского вагона шеренгу протрезвившихся буянов, осужденных простоять положенное число часов «под шашкой».

Николай Воронович, фрагмент из книги «Русско-японская война. Воспоминания», Нью-Йорк, 1952.