Язык есть. «Мовы нет»

А что происходит на самом деле в стране, агрессивно вопящей миру о защите «скрепов», о твердыне веры и идентичности? Взглянем, в частности, на языковую ситуацию в самой федеральной федерации, в которой проживают сотни народов, которые до русской оккупации имели собственную идентичность, традиции и, конечно, родной язык – «мову».

Ведь идентичность заключается в стремлении пользоваться в любой ситуации «своим» языком, естественно усвоенным в первые годы жизни. Материнский язык – это язык своего этноса, культуры. Пользование на чужом языке приводит к ощущению этнической, культурной, а отчасти и социальной непрестижности собственной. Язык колонизаторов, напротив, выступает единственным социальным лифтом, позволяющим хотя бы мечтать о карьере.

Вымирание языков в современном мире связано не только с физическим исчезновением его носителей, но скорее с их ассимиляцией. Такие языки проходят все стадии пути от единоязычия как владения языком собственного народа через двуязычие (знание языка имперского центра) до единоязычия как владения и использования языка, ранее чужого. Предпоследний этап перед вымиранием – ситуация «языкового гетто», когда язык еще помнят и иногда им общаются с немногочисленными соплеменниками, которые им владеют, но возможности его использования крайне ограничены.

Устойчивость языка зависит не только от количества его носителей и их культурной ориентации, а отчасти от языковой политики государства.

Причем процесс смены языка при любой языковой политике никогда не бывает полностью добровольным. Имперские басни о том, что люди просто не хотят знать родной язык, и наоборот стремятся в случае России говорить по-русски – это откровенная ложь, постправда, как принято сейчас говорить.

Несмотря на конституционно закрепленное государственное многоязычие (в каждом субъекте федерации, особенно в которых проживают отдельные нации, законодательно закреплено несколько государственных языков), покоренные Россией народы ставят перед болезненной дилеммой, или потерять язык, или быть лишенным перспектив получить карьеру, социальный статус и жить отсталой жизнью, в которую загоняет статус порабощенного народа.

Конституция России предоставляет права республикам, входящим в ее состав устанавливать свои государственные языки. Таким статусом владеют 36 языков в 22 республиках: абазинский (Карачаево-Черкесия), адыгейский (Адыгея), алтайский (Алтай), башкирский (Башкортостан), бурятский (Бурятия), ингушский (Ингушетия), кабардинский (Карачаево-Черкессия), калмыцкий (Калмыкия), балкарский (Кабардино-Балкария), карачаевский (Карачаево-Черкесия), коми (Республика Коми), крымско-татарский (оккупированный Крым), марийский (Марий Эл), мокшанский (Мордская) (Карачаево-Черкесия), осетинский (Северная Осетия-Алания), татарский (Татарстан), тувинский (Тива), удмуртский (Удмуртия), украинский (оккупированный Крым и часть Херсонской области), хакасский (Хакассия), чеченский (Чечня), чувашский (Чувашия), эрзянский (Мордовия), якутский (Саха-Якутия), языки Дагестана (аварский, агульский, азербайджанский, даргинский, кумыкский, лакский, лезгинский, ногайский, рутульский, табасаринский, татский, цахуринский и цахуринский). Еще ряд языков законодательно защищен официальным статусом.

К примеру, бурятский в Агинском бурятском округе Забайкальского края якобы может использоваться наряду с русским согласно краевому уставу, вепсский может использоваться в местном самоуправлении (Республика Карелия), долганский может использоваться наряду с официальными государственными в местах обитания этого народа (Саха), казахский имеет право использоваться в местах компактного проживания на Алтае, карельский как язык местного самоуправления в Карелии, коми-пермяцкий (Коми-Пермяцкий округ Персидского края, мансийский в официальном делопроизводстве (Ханты-Мансийский АО – Югра), ненецкий в местах жительства (Ненецкий АО), секупольский может использоваться в делопроизводстве в местах традиционного проживания коренных народов Севера, чукотский, который используется наравне с государственными в местах компактного проживания в Саха (Якутия), финский может использоваться в органах местного самоуправления в Республике Карелия, ханты Ханты-Мансийский АО и Ямало-Ненецкий автономный округ в официальном делопроизводстве в местах компактного проживания, эвенкийский и юкагирский имеют равный статус с государственными в местах компактного проживания (Республика Саха).

Казалось бы, такой статус должен гарантировать защиту и развитие языков покоренных Россией народов. Однако этот закрепленный законодательством статус языков, полученный преимущественно во времена так называемого парада суверенитетов, на практике не гарантирует сохранение этих языков. Ведь свободное использование языка кроме семейного употребления требует возможности обучения на родном языке всех предметов на всех образовательных уровнях от детского садика до вуза, наличие достаточной художественной литературы (собственной и переводной) на родных языках, фильмов, радио и телепрограмм, наличие театров и так далее, общение в публичной сфере.

К сожалению, уже на уровне образовательных возможностей, оказывается, государственный статус языка не гарантирует права полноценного обучения в образовательных учреждениях на родном языке.

До 2017 года статус государственных языков в образовательной отрасли закреплялся в законодательствах автономных республик и образований.

Например, обязательное изучение государственного языка независимо от национальности ученика (преимущественно речь шла о преподавании двух предметов: языка и литературы) предполагалось в Республике Коми и Калмыкии (с 1 по 11 класс для носителей языка, с 1 по 9 класс по облегченной программе для всех других), Северной Осетии-Алании (для носителей языка обязательно, для неносителей по облегченной программе), Чувашия (с 1 по 9 класс). Только для носителей языка в Адыгее, Ингушетии, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии, Чечне. Добровольное изучение другого, кроме русского языка в школе как для носителей, так и не для носителей, предлагалось в Удмуртии и в Республике Алтай.

Этот статус государственных языков даже на уровне среднего образования свидетельствовал о том, что есть государственные языки необязательные, а есть еще более государственные – обязательные. Однако эта даже условная и существенно ограниченная национальная оттепель была отменена летом 2018 года, когда был принят федеральный закон, позволивший учащимся школ Российской Федерации не изучать государственные языки республик. Возможность изучения государственных языков республик федеральное законодательство не гарантирует лишь категорически указывает, что их возможное изучение не может осуществляться в ущерб изучению русского языка.

Таким образом, и до 2018 года российское законодательство очень ограниченно предоставляло право на установление государственных и официальных языков и вообще не обеспечивало их равное использование. Следовательно, ребенок родившийся на своей земле, в якобы автономном субъекте Федерации и выучивший язык в семье, далее имел условную возможность, преимущественно факультативную, изучать ограниченное количество предметов на родном языке под насмешки своих русскоязычных одноклассников, которые были лишены такого дополнительного «бремени».

Причем на родном языке нельзя изучать физико-математические предметы, получать среднее специальное или высшее образование, сдавать выпускные и вступительные экзамены. Родной язык ограничен семейным гетто или религиозным и этнографическим обществом, им нельзя читать современной родной и особенно переводной литературы, слушать песни по радио, а на вопрос можно ли например увидеть Гарри Поттера на государственном эрзянском языке в Мордве, только удивленная реакция, – самой фантастичностью постановки этого вопроса.

Более того, имперский центр настойчиво убеждает, что использование родного языка лишает любых перспектив двигаться по карьерной лестнице во власти, бизнесе или даже культурной сфере.

Наряду с откровенным шовинизмом русских к «инородцам» это ведет к стремительному отмиранию не только языков малочисленных народов, но и языков народов с древними культурными, языковыми и государственными традициями, которые на момент российской агрессии относительно них находились на значительно более высокой ступени развития.

К примеру, едва не выпрыгнув из русского рабства в начале 90-х, Татарстан оказался перед полной угрозой уже в скором будущем полного исчезновения самобытного татарского языка. «Через 45 лет татарского языка не будет вообще», – грустно констатировал глава спутникового татарского канала ТНО Аминов накануне Дня татарского языка. За 11 лет количество носителей татарского языка сократилось более чем на миллион. Если такая динамика сохранится, то из 4,7 миллиона татар, которые сейчас проживают в России, до 2070 года родным не будет владеть никто. Татарский язык превратится в «ископаемый», которым уже сейчас фактически стал, например, язык коми.

Ужасная языковая ситуация в Чувашии, где количество носителей чувашского языка сократилось за 20 лет с 2002 по 2022 год на половину и составляет 700 тысяч носителей. Причем средний возраст носителя чувашского языка – 50 лет.

Родной язык выбрасывается даже на уровне языковых кафедр из университетов. К примеру, как это произошло в Бурятии, где языковую кафедру закрыли, зато открыли курсы изучения русского для студентов-иностранцев. Теперь конкурсы бурятского языка проходят исключительно по общественной инициативе местных религиозных буддийских объединений. Колонизаторы-россияне (за очень мелкими исключениями) не владеют и не желают знать языки автохтонов. Занимая «командные высоты», они заставляют носителей других языков жертвовать либо потребностью идентичности, либо потребностью понимания и перспективами роста.

Наступление на идентичности порабощенных народов идет и по другим фронтам. Усложняется возможность соблюдения удельных национальных традиций или верований, как вызов и предмет всеобщей издевки воспринимается использование национальной одежды или ее элементов. Распространяется молчаливо поддержанный властями буллинг в школах и высших учебных заведениях по национальному признаку. Безнаказанным оказалось ксенофобское поведение учительницы русского языка в школе № 4 города Батайск Ростовской области Людмилы Бородкиной, унижавшей девятиклассника этнического езида «у вас язык своего нет, у вас язык негодный…без русских вас парежут».

Как экстремизм расценивается интерес к изучению национальной истории. К примеру, по словам руководителя Федерального агентства по делам национальностей Абдулгамида Булатова в Бурятии и на Кавказе, наблюдается тысячекратный рост националистической и сепаратистской пропаганды с начала войны. А критерием для него является «апелляция деструктивных сил к исторической памяти», «выдвижение на первый план неоднозначных исторических персон», использование национального и религиозного фактора. Даже образование так называемых национальных добровольческих отрядов Россия использует для того, чтобы еще больше завязать в своих преступлениях и сделать имперцами представителей народов, пострадавших от российской оккупации и этноцида.

В целом в стране декларируемых «скрепов» естественная идентичность коренных народов на собственной земле – объект беспощадной атаки. Ибо наличие идентичности – это вызов системе, где идеалом является изнасилованный лишенный языка и корней коллаборант, вроде Шойгу (имя) Кожугета (фамилия), который изменил имя и фамилию на Сергея Шойгу и стал инструментом в руках русской человеконенавистнической захватнической политики Кремля…

Следовательно, страна тысячи национальностей, несмотря на почти идеальную «сталинскую конституцию», которая все на словах гарантирует, но ничего не выполняет, превратилась в концлагерь уничтожения уникальных культур, языков, идентичностей порабощенных народов.