Смерть російської журналістики

Мовою оригіналу

Это уже совсем другая профессия, противоположная журналистике. Поэтому, когда говорят, что на Донбассе, например, погибли журналисты «Первого канала» – это оксюморон. У «Первого канала» нет журналистов.

Тем не менее, какие-то островки еще остались. Точнее, их пока еще оставили. Высшим решением дали еще пожить. По пальцам пересчитать можно. «Новая», «НьюТаймс», «Эхо», «Дождь»… Что теперь будет с «Ведомостями» – уже неясно.

Как ни странно, несколько лучше ситуация в регионах. Потому что там и связи проще, и информацию легче добыть и реакция на неё – меньше. Ну, кто будет обращать внимание на какую-нибудь районную газету? А им иной раз удается выдавать такие расследования, что только диву даешься – коллеги, вот это уровень, снимаю шляпу.

Но, как только эти расследования привлекают внимание, региональную прессу давят уже совсем просто безбожно. В столицах такое и не снилось.

С поджогами автомобилей, с выбиванием стекол, с вываливанием навоза под дверь, с избиениями, с расклеиванием призывающих к убийству листовок и подбрасыванием гранат. Это я реальные случаи сейчас рассказываю. Вот там действительно страшно и я преклоняюсь перед коллегами, которые, зная, что на такую публичную защиту, как в столичных СМИ, им рассчитывать не приходится, продолжают делать свое дело. Мне бы толщины кишки точно не хватило.

Хотя, в столицах с этим тоже все в порядке. Как мы видим на нынешнем примере «Новой газеты». И так уже семь погибших, а теперь еще и это. Впрочем, муфтият Чечни заговорил о «букве закона» – а это хороший признак. Если руководство Чечни подает на вас в суд – это хорошо. Плохо, когда не подает. Но пару карабинов я бы на месте редакции все же прикупил. И решетки на окна поставил.

В целом же… Проблема не в смерти журналистики. Проблема в смерти общества. Журналистика – не решает проблем. Журналистика – не средство. Журналистика – это инструмент.

А цепочка выглядит так:

1. Проблема.
2. Освещение проблемы журналистикой.
3. Реакция общества, которая –
4. Заставляет власти решить проблему.

У нас эта цепочка оборвана на втором пункте. Освещение проблемы. Дальше – всё. Хоть обпишись. Всем плевать. Реакции общества уже не существует. Соответсвенно, нет и решения проблемы. А если в редчайших случаях и существует – как, например, мы это видим сейчас с расследованием ФБК про ОнвамнеДимона, то цепочка все равно продлевается лишь на один пункт. И обрывается уже там. К решению проблемы это все равно не приводит.

Таким образом, журналистика из мощнейшего общественного инструмента, каковым она и является в нормально работающих государствах, из четвертой власти, способной приводить к импичментам, посадкам, прекращениям войн, пересмотрам стратегий, банкротствам, внедрениям новых технологий, изменению сознания, то есть, из социально значимой профессии – превратилась в обычное описательное приложение.

Да, журналисты еще есть, и отдельные СМИ еще остались – но в целом журналистика в России, безусловно, мертва.