Мовчання ягнят. Про що тепер не говорять на Луганщині

Спецпроєкт «Главкома» «Листи з Луганська». Наша читачка, яка всі роки війни мешкає в окупованому Луганську, розповідає про життя за лінією фронту: про те, як все розпочиналось, чим закінчилось і чи можна ще щось змінити…

Мовою оригіналу

О чем не принято говорить в «республике»? Первое, что приходит в ответ на этот вопрос – можно все. Но это «все» какое-то очень условное, в кавычках, подразумевающее под собой кучу ограничений.

Не принято говорить заранее о поездках в Украину. Только после и только проверенным людям. Поездки стали тайной акцией, о которой принято говорить с добавочным «если получится», «если не заболею», «если выпустят». И непременно вздыхать. Как задабривание тайных богов дороги. Если сказать кому-то прямо – еду 30-го – будьте уверены, все сорвется. Поэтому говорят именно так – если, может быть, как сложится.

Не принято говорить, что в Украине учатся дети. Это тоже такой себе личный секрет. Как особенность, которую будто бы не скрывают, но и не очень афишируют. Но если кто-то об этом узнает, самая распространенная реакция – зависть. Учеба предполагает деньги, планы и чистый паспорт родителей. Этим могут похвалиться очень немногие.

Выезды в Украину по работе. Это что за работа такая, что она предполагает сотрудничество с Украиной? Поначалу об этом говорили невинно и всем. Сейчас – единицам. Если кто-то едете в Украину, это тщательно скрывается и об этом знают только очень близкие люди. Любые «дела» могут вызвать вопросы и подозрения спецслужб – был завербован, работает на украинскую разведку, передает секретные сведения. Пережить этапы допросов можно, но остаться прежним после них со светлой верой в хорошее удается единицам.

Нельзя открыто демонстрировать свои взгляды, отличающиеся от общих. Ты можешь быть против, но будь против тихо, на кухне, со своими. А со всеми ты разделяешь общий курс, потому что живешь здесь. Также тихо можно говорить о том, чем ты не доволен. Громко и открыто можно только критиковать Украину и ее пережитки – плохие дороги и канализации, текущие трубы и старые подъезды.

Нельзя громко говорить о своей непохожести на других. При чем иную женскую ориентацию общество переживет легче – многие женщины ходят за руку, что списывается на их горячую дружбу. Но быть мужчиной-геем в «республике» невозможно, потому «республика» воспитывает только правильную молодежь. К «иному» относится и ВИЧ-статус, о котором перестали говорить в принципе. Больных СПИДом нет, как будто в 2014 году все или выехали, или выздоровели. Также обстоит дело и с больными туберкулезом. То есть общая тенденция – критиковать то, что осталось от Украины и хвалить все, чем живет сейчас «республика». До 2014 года в Луганске проводились акции по предупреждению туберкулеза и ВИЧ-инфекции, существовали фонды помощи больным. Сейчас из этого нет ничего.

Еще один интересный штрих – если существует проект помощи кому-то чем-то, считай, что это и есть самое засекреченное место в мире. И если тебе довелось попасть в этот проект, ты должен зайти туда, не поднимая глаз и уйти также быстро. Никакие вопросов о том, от кого эта помощь и будет ли ещё. Любое неловкое движение может быть причиной отказа тебе в помощи. Если тебе каким-то чудом удалось попасть в проект, моли небеса, чтобы на твое место не нашелся чей-то родственник, кто голоден сильнее тебя или несчастнее твоего ребенка. Любая помощь трактуется здесь как дар и признак избранности, а дающий приравнивается к небожителям, чем он очень часто спекулирует: я даю, я смог, я помогаю. Так, будто помощь выделяет лично этот человек из своих личных средств.

Не принято кичиться богатством. Это о том, что все денежные излишки скрываются. Так, будто, деньги не заработаны, а украдены. Если до 2014 года был пласт богатых людей, кто мог неторопливо пить кофе, кто мог гулять, кто мог летать за обновками, то сейчас любая непохожесть маскируется. Новая машина вызовет вопросы. Отпуск на Мальдивах давно уже перестал быть фетишем в социальных сетях. В классе об отъезде ребенка скажут только учителю и шепотом. Даже выезд на море стал той фишкой, которую сейчас поймут не все, задав самый частый вопрос: «Откуда на это деньги?» Вопрос о деньгах такой искренний, что звучит он все время – что нужно делать здесь такого, чтобы не жить впроголодь? Чтобы отдыхать? Чтобы делать ремонт или скопить на машину? Поэтому любое отличие от остальных скрывается или маскируется.

Конечно, нельзя быть открыто за Украину. В смысле, нельзя вывесить флаг на балконе или украсить свою машину лозунгом. Но говорить на украинской языке – пожалуйста. Или говорить о родне в Украине. Это в массах понимают нормально и завидуют этому. Родственники обеспечат пропиской и дадут кров на время приезда. А украинский язык родной здесь для многих.

Можно читать книги на украинском и также открыто брать их в библиотеке. Но это стало чем-то очень тонким, условным. Делать это можно, но лучше делать это тихо и не афишируя.

Нельзя критиковать «республику» в социальных сетях. Также как нельзя выражать лояльность Украине. Дальше все в зависимости от должности и места работы. Нельзя выкладывать свои фотографии в вышиванках и венках, нельзя выкладывать фото из поездок по Украине, если ты работает в особых местах, где такие поездки запрещены. Все записи проверяются, все посты вычитываются, тексты относятся на лингвистическую экспертизу. Поэтому любая лояльность в враждующей державе обернется для автора сроком и преследованиями.

Нельзя иметь широкие взгляды на эту войну. Есть враг, и всем ясно, кто он. Поэтому любая сверхлояльность всегда плохо заканчивается. Можно иметь только те взгляды, которые разделяет «республика». Все иное автоматические попадает в ранг того самого «иного», чего здесь не может быть.